Я не дарил ей подарки, я не гулял с ней в парке,
Но почему же так жарко меня полюбила моя бунтарка.
Я не водил её в заведения, я не видал её в сновидениях,
Но воскресение, как понедельник, если её рядом нет в постели.
Нет, я не писал ей стихов и нот. Вот это первое, что я смог.
Но заволакивает, словно смок она меня с головы до ног.
Теперь она — это я, я чувствую. И между нами волны тока буйствуют.
И пусть непогода — ветры пусть дуют, наш уют они не достают.
То ли в истерике, то ли в бреду, мысль о ней пела во мне голосом Эрики Баду.
В какие двери я войду, а какие останутся закрыты — покажет время, в палитре открыто.
Мысль о ней, как оттаянная шоколадная плитка — такая же сладкая, такая же липкая.
Смотрит украдкой, куда-то в глубину меня. Теперь я — это она, а она — это я.
Пока не порвана струна, я не перестану петь об этом.
Но рано или поздно меня задушит, как плохую сигарету,
Не докурив до фильтра — это слишком живое чувство.
Я давно потерялся в тёмных углах, запутался в потоках серых машин.
Но даже в самых сумасшедших снах было гораздо ясней, чем в лабиринтах её души.